в Нижнем мире, он бородат, у него есть козлиные рога; из-за этих атрибутов его называют козлобородым, ему в жертву приносят козла, а всем известные сатиры составляют его свиту.

Так как сказания и сцены Боксберга (Bocksberg в переводе значит «Козья гора») известны всем, то достаточно лишь вспомнить козлоногого черта, которого часто полностью представляют в виде козла, и сходство будет очевидно.

То обстоятельство, что черт-соблазнитель принимает вид то мужчины (инкуб), то женщины (суккуб), отражено в образе самого Диониса, который тоже мог менять свой пол по собственному желанию. С этим также связан тот факт, что вокруг него собираются и вакханки, и служители мужского рода. Зеленый цвет Дьявола тоже соответствует Дионису; Wintergruen (барвинок), Immergruen (молодило) и Efeu (плющ) – священные вечнозеленые растения этого бога виноделия и удовольствий.

В свите Бахуса, как и в ходе плясок ведьм, преобладают менады/вакханки, хотя в их сопровождении нельзя не встретить и музыкантов. Как и шабаши ведьм, дионисии тоже проводились на холмах, и в обоих случаях непосвященным отказывали в доступе на праздники. Как и пляски ведьм, празднования в честь Бахуса проводились три раза в год, и в обеих мистериях присутствовал танец в форме большого круга, хоровода, вокруг которого возжигали мистические благовония – ведьмин морок; кстати, последний тоже был частью обоих мероприятий.

Но не только безудержные метания в танце, обжорство и пьянство были одинаково свойственны обеим мистериям, но и ведьминская кухня. Известно, что в ходе дионисий их участники в вакхическом исступлении разрывали на части человеческую жертву, ее куски отваривали в котле, а получившуюся трапезу делили между всеми присутствующими. Эти жестокие жертвоприношения описаны и в протоколах, сохранившихся после процессов над ведьмами. Только позже, когда лежащий в основе празднества миф был забыт и утрачен, когда участники стали исполнять только бездушную церемонию, когда ведовство полностью разложилось, можно было удовлетворяться украденными с кладбищ трупами казненных воров или похороненных детей.

В ходе дионисий человеческая жертва должна была напомнить о том, как Дионис-Загрей был разорван титанами и сварен в котле; однако похожего германского мифа нет, либо он не сохранился до наших дней. Пляски ведьм часто проводили на оборудованных для казни площадях, у виселиц,. С одной стороны, это имело место потому, что хотя их одно время не запрещали, но считали чем-то неподобающим, а с другой – потому что в материалах о ведьмах трупы повешенных воров тоже играли значительную роль. А это значит, что в ранних ритуалах ведовства жертва должна была умереть от удушения, прежде чем стать ритуальной пищей на ведьминской кухне.

Это допущение подтверждает строфа Рунической песни (Runatals-thâttr), в которой Вотан приносит себя в жертву самому себе, оставаясь своим собственным священнослужителем; приведем текст строфы:

Знаю, как буду на хладоветреном древе висеть

Девять вечных ночей,

Копьем пронзенный, Вотану посвящен,

Я сам себя себе посвятил;

На том дереве, что от каждого скрывает,

Где его корни произросли

Высокое мифическое значение, которое эта строфа имеет не только как предисловие к ряду восемнадцати рун, объединенных магическими песнопениями. В ней содержится миф о перерождении, который прямо упоминается в восемнадцатой рунической песне и находит себе необычное подтверждение в мифе об Альрауне.

Согласно германской вере, жертвенная смерть в той же степени священна, как и смерть в бою. Она непременно объединяет жертву (павшего) с Божеством; таким образом жертвенная смерть становится актом личного духовного перерождения. В нем принимают участие все присутствующие при этом мистагоги, которые удостаиваются таких же заслуг, как если бы они сами были принесены в жертву. А так как Вотан сам себя принес себе в жертву, его самоубийство считается самопожертвованием и в той же мере же достойно, как и смерть на боле боя.

Этот мистический смысл и есть сокровенное учение каждой мистерии, и потому он обязан присутствовать во всех мистериях, сформировавших ядро плясок ведьм во время расцвета праверы; эта идея объясняет смысл человеческого жертвоприношения.

Умолчание является общим для всех мистерий (даже для современных – таких как ритуалы вольных каменщиков, нигилистов и др.); то, что ведьме было строжайше запрещено признаваться в своих действиях на исповеди – это наиболее очевидная часть ее обета. И тут тоже присутствует параллель с вакхическими мистериями – в них в течение первых десяти дней неофиты тоже считались принятыми на испытательный срок. У ведьм испытательный срок, в течение которого за новообращенным наблюдали, исчислялся так же (3, 9 или 14 дней). Ведь только по истечении этого времени Искуситель являлся «в своем истинном облике», что означает, что только тогда неофиту открывалось знание.

Утрата мистериями мифа привела к тому, что у них остался только церемониал, который, само собой, был предан забвению и, будучи в итоге неправильно истолкованным, превратился в суеверие и остался узнаваемым только по своим основным признакам. Это искажение ведовской ритуал пережил из-за того, что начал пародировать римско-католическую литургию. Но это произошло уже относительно поздно.

Очевидно, что от старого ритуала осталось только посвящение ведьмы (ведьминское крещение), вкушение ритуальной пищи (как образное ритуальное убийство), пляска, общий антураж и ведьмин котел; ну и еще зеленый цвет одежды, в которой совокупляющийся Дьявол – пародия на священника – совершал свой ритуал. Все остальные обычаи, толкования и символы только лишь сермяжно и по-деревенски грубо показывают, как создатели измененных ритуалов глумились над христианскими таинствами.

Пляски ведьм как мистерии праверы могли сохраниться до времен правления императора Отто Великого, где-то до середины Х века, после чего вследствие утраты строгого литургического руководства и постепенного отхода от мифа они полностью исчезли. Ритуал же передавался дальше, но при этом он сильно дичал, так что некогда торжественные мистерии недостойным образом огрубели и деградировали. Так, в конце концов, пляски ведьм превратились в аляповатые пародии церковных ритуалов и на исходе семнадцатого века подверглись наиболее жестоким гонениям.

По тем же причинам через какое-то время первичная мистерия не только превратилась в бесстыдную оргию, но и к тому же дала значительный толчок иным теневым явлениям – таким как ваганты, цыгане и убийцы-поджигатели.

Есть еще одно достойное упоминания явление, которое может пролить свет на средневековую «нечестивость» определенных личностей, которая казалась доселе необъяснимой. Это сказание о Тангейзере и его жене Венус (Венере или Фенус). (Более подробно читайте об этом в моей книге Deutsch-Mythologische Landschaftsbilder (глава «Венерина гора», стр. 61 – Берлин, Люстенодер).

Ошибка заключается в том, что германскую Венус (Фенус) перепутали с римской Венус (Венерой, Афродитой) и считали, что наши предки проводили ей, позаимствовав образ Венеры у римлян. (Это ошибка того же рода, как подмена Богини Йо на Изиду.)

Имя Фенус – производное от «Фене», имени Фрейи в Южной Германии, причем само это имя значит «Рождающая». Однако ее культ был очень похож на римский культ Венеры. Служительницы этой Богини тоже принимали участие в плясках ведьм, а раннесредневековые миннебурги и миннегофы (крепости и дворы, объединяющие миннезингеров – прим. пер.) стали стенами их храмов уже во времена христианства. Но и они постепенно сходили на нет, так что эти «прелестницы», как называли служительниц культа Фенус в Средневековье, были объявлены нечестивыми, как и все другие женщины и мужчины, имеющие статус священнослужителя в дохристианских культах. Причуда судьбы состояла в том, что все они были казнены (то есть принесены в жертву) старым знатоком этого дела – богобоязненным, властным и при этом ненавистным палачом.

Известно, что палачи как служители культа могли продолжать свое священнодействие только вне городов, взаперти, в ожидании следующего ритуала смертной казни.

Однако как в церкви в ходе службы часть обрядов могут выполнять и непосвященные (служка, министрант, дьяк, причетник и т. д.), так и в отправлении германского культа в разных хальгадомах помимо посвященных участвовало не меньше посторонних лиц. Как сегодня, так и в Средневековье, складывались братства, которые часто охватывали целые цеха, так что